Галерея портретов, творений, событий и памятных мест
Друзья, мы продолжаем обновлять нашу галерею портретов, творений, событий и памятных мест. Тему возможности свободы в условиях изоляции, затронутую в связи с путешествием по Тавриде сосланного на юг А.С. Пушкина, хотелось бы развить в контексте добровольного бегства в Крым как на «задворки» государства, уже переставшие быть местом ссылки.
«Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря…» — эти строки из стихотворения Иосифа Бродского «Письма римскому другу» стали девизом многих людей, стремящихся подальше от метрополии, в те места, где контроля и лишней суеты – меньше, а воли и возможности для созерцания – больше.
Крым для Бродского — это благодатный и сложносочиненный край, где он остро чувствует дух античности и Скифии, встречается с любимым им морским пространством и с друзьями, творческими людьми, его понимающими. Здесь можно переосмыслить пережитое, залечить свои душевные раны, смело взглянуть в лицо горю. Здесь - насыщенный мир предметов и форм, вдохновляющих поэта на характерные для его творческого стиля подробные описания, похожие на кадры из кино.
Частная жизнь на задворках империи
Императорский Рим, особенно в эпоху упадка, был близок и понятен Бродскому, как были близки и римские авторы, что видно из многих его стихотворений. Но древние государства были для поэта средством, декорацией, камуфляжем для того, чтобы описать окружающую его действительность, причем возвышенно, даже если все лежит в руинах. Выбор жизни в провинции Бродский связывает, в том числе и с Крымом. «Письма римскому другу» он пишет весной 1972 года, перед вынужденной эмиграцией. В этом произведении он выражает свои мысли как бы от лица Марциалла, известного автора эпиграмм, жившего в столице Римской Империи, знавшим ее нравы, и покинувшим её, ставшим добровольным изгнанником в провинции. Автор, живший в I-м веке, очень близок, дружественен Бродскому. Изображенный в финале «Писем…» пейзаж узнаваем, осязаем, он без сомнения крымский, какой же еще?
Понт шумит за чёрной изгородью пиний.
Чьё-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке – Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.
Подобную картину видел и Пушкин, безмятежно отдыхающий в Гурзуфе.
Бродский всегда говорил о непреходящей ценности человеческой личности, вне зависимости от перемен в империях, и смены одной из них на другую. В Нобелевской речи Бродский определил себя как « человека частного и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитавшего», считающего, что «лучше быть последним неудачником в демократии, чем мучеником или властителем дум в деспотии». Он говорил: «Если искусство чему-то и учит (и художника в первую голову), то именно частности человеческого существования.
«Место, именуемое раем»
В июне 1967 года Бродский вместе с Анатолием Найманом приехал в Коктебель «Самое забавное в неожиданном появлении двух поэтов было то, что оба прибыли в Крым с командировочными удостоверениями. Найман - от московского журнала «Пионер», а Бродский - от такого же ленинградского издания «Костер», - вспоминал писатель Михаил Ардов. Дом, встретивший молодых поэтов, прославился в богемной среде того времени как место свободомыслия, творческой раскрепощенности.
Его хозяйка, жена выдающегося искусствоведа, философа, переводчика Александра Габричевского, Наталья Северцова, ученица известного театрального режиссера Юрия Завадского, не пошла по актерской стезе, но смогла себя выразить по-иному и вошла в летопись Коктебеля. Она создала в доме уникальную творческую атмосферу, стала связующей нитью между героями Серебряного века русской культуры и знаменитыми художниками и поэтами 1960-х годов.
Иосиф Бродский был одним из последних любимых гостей этого легендарного дома, где до него бывали знаменитые поэты, музыканты, художники: Андрей Белый, Максимилиан Волошин, Марина Цветаева, Роберт Фальк, Генрих Нейгауз, Святослав Рихтер. «Иосифа растрогала забота о нем и очень понравилась атмосфера коктебельского дома Габричевских. А когда Иосифу было хорошо с людьми, он просто расцветал. И потому читал там свои стихи с особенным воодушевлением. (Людмила Сергеева «Конец прекрасной эпохи»).
«Габричевский, познакомившись с Бродским в середине шестидесятых, сказал: — Это самый гениальный человек, которого я видел в жизни. — Но вы же видели Стравинского, Кандинского и даже Льва Толстого, — возразили ему. На что Габричевский невозмутимо повторил: — Это самый гениальный человек, которого я видел в жизни» (Е.Якович. «Прогулки с Бродским и так далее»).
К первому посещению поэтом Коктебеля относится его портрет, написанный хозяйкой дома (профессионального образования она не получила, рисовать начала поздно, лишь в 1950-х, став самобытным, интересным художником, запечатлевая в своих работах своих гостей и Коктебель). На обороте – написанный Бродским сонет – посвящение Северцовой «Madam, благодарю за мой портрет…», в котором и тепло человеческих отношений, и с юмором упомянутый эпизод с осой, случившийся во время одного из дружеских застолий. Уже нешутливые строки - в стихотворении, адресованном художнице в 1969 году - «В альбом Натальи Скавронской» («Осень. Оголенность тополей…):
…Не рыдай, что будущего нет.
Это — тоже в перечне примет
места, именуемого Раем…
«Когда так много позади...»
Заключительные строки из стихотворения «С видом на море» (1969), посвященного другой замечательной женщине, Ирине Николаевне Медведевой – Томашевской (1903-1973) – также похожи на совет, полный мужества и печали:
Когда так много позади
всего, в особенности — горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство —
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
И.Н. Медведева - литературовед, жена пушкиниста, профессора Б. В. Томашевского) С середины 30-х началась ее дружба с Ахматовой. Именно поэтесса и познакомила Ирину Николаевну с молодым Бродским. А дальше состоялась их собственная дружба. Бродский часто бывал в семье Томашевских, а когда они купили дом на окраине Гурзуфа, то гостил у них. Крымская атмосфера, помогающая как средство избавления от горя, особенно в «несезон», видимо, помогла поэту оправиться после одной личной трагедии. В 1969 году, в январе, в Ялте, он пишет любовно-детективную поэму «Посвящается Ялте». По версии литературоведов Екатерины Дайс и Игоря Сидя - это произведение - «метафора разрыва с возлюбленной, ушедшей к другому. Крым — лучшие театральные декорации для извечной драмы любви, ревности и измены…». И в этой драме трудно докопаться до сути, потому что
…к сожаленью, в наши дни
не только ложь, но и простая правда
нуждается в солидных подтвержденьях
и доводах. Не есть ли это знак,
что мы вступаем в совершенно новый,
но грустный мир?
…И, как ребенок, распатронив куклу,
рыдает, обнаружив в ней труху,
так подоплеку тех или иных
событий мы обычно принимаем
за самые событья.
Мимолетность, скорбь и юмор
В октябрьском стихотворении «С видом на море», посвященном Ирине Медведевой, Бродский подробнейшим образом описывает все детали коктебельского быта:
Здесь виноградники с холма
бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
…свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьет уже
на набережной в неглиже.
…Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.
Обычные бытовые действия: поэт прыгает в прибой, освежается, пьет кофе и «лезет в гору без усилий…» ( на Кучук- Енишар, где находится могила М. Волошина). Их описание передается с точностью, радующего эмпирика, но приобретают при этом иную, творческую реальность жизни. Это ярко выражено и в январских стихах 1969 г. «Зимним вечером в Ялте», где идет перечисление примет места, похожее чередование стоп-кадров – один из излюбленных приемов Бродского:
…Итак - улыбка, сумерки, графин.
Вдали буфетчик, стискивая руки,
дает круги, как молодой дельфин
вокруг хамсой заполненной фелюги.
Квадрат окна. В горшках - желтофиоль.
Снежинки, проносящиеся мимо...
Остановись, мгновенье! Ты не столь
прекрасно, сколько ты неповторимо.
Рядом с восхищением моментом и с мужественным приятием трагичности существования, и в жизни, и поэзии Бродского всегда было место юмору. Писатель Михаил Ардов, подолгу живший в Коктебеле, и участвовавший в организации путевки Бродского в Дом литератора, расположенный в легендарном писательском поселке вспоминал: «А еще мы ходили в совхозный сад джимболосить. Это местный крымский глагол, он означает собирание остатков в садах и виноградниках. Само слово это Бродскому чрезвычайно понравилось. Он даже шуточную оду ко дню моего рождения окончил так: За сотню строк наджимболосив, /Я Вас приветствую. Иосиф».
Не обошел поэт своим вниманием и Бахчисарай, где написал стихи: «Где раньше ханский был шатер, / устроил хамский пир шахтер…», вызывающие воспоминания о бахчисарайских впечатлениях А.С. Пушкина, которыми он поделился в письме к Дельвигу. В отличие от своего собрата из 19-го века, только однажды посетившего Крым, Бродский приезжал туда не менее трех раз. Последний визит был совершен в январе 1971-го, когда поэт написал стихи: «Второе Рождество на берегу / незамерзающего Понта./ Звезда Царей над изгородью порта…», где есть и мимолетность, и трагизм, и юмор и скорбь.
«…наш нежный Юг, где сердце сбрасывало прежде вьюк»
В год своего последнего визита в Крым Иосиф Александрович Бродский побывал в Одессе, почти через полтораста лет после Александра Сергеевича Пушкина. В этом южном городе все еще находясь в ссылке, начавшейся в 1920 г., великий русский поэт за 13 месяцев (с 3 июля 1823 г. по 31 июля 1824 г.) написал две с половиной главы «Евгения Онегина», поэму «Цыганы», закончил «Бахчисарайский фонтан» - вещи, связанные с его крымскими впечатлениями. Отсюда, неугодный местному начальству он был изгнан в Михайловское, чтобы провести еще два года изоляции. Бродский, почти за год до того, как покинуть Родину, пишет стихотворение «Перед памятником Пушкину в Одессе», раскрывая некоторые подробности, объясняющие природу «тоски родства», которую он ощутил перед знаменитым чугунным изваянием своего великого соотечественника:
…Поди, и он
здесь подставлял скулу под аквилон,
прикидывая, как убраться вон,
в такую же -- кто знает -- рань,
и тоже чувствовал, что дело дрянь,
куда ни глянь.
И он, видать,
здесь ждал того, чего нельзя не ждать
от жизни: воли…
