Библиотечный центр «Екатеринбург»

«Самые дивные божественные чудеса случаются в сокровенной глубине человеческой души, и об этих чудесах всеми силами своими и должен возвещать человек словом, звуком и красками».

– «Житейские воззрения Кота Мурра», Э.Т. А. Гофман

Во времена, когда Гофман творил, процветал немецкий романтизм, характерными чертами которого были ирония, идеальный художник, ценность искусства. В центре повествования созданных писателем историй – конфликт между реальностью и утопией. Он терпеть не мог обыденность, банальность, недобрым смехом высмеивал своего героя-филистера (человека с узкими взглядами, не стремящегося к познанию, ограниченному физическими потребностями) и считал пустоту человеческой души самым ужасным явлением на всем божьем свете.

Гофман иронизировал и над героями, пытавшимися найти в искусстве какую-то свободу, как и сам автор, много сил положивший на нелюбимую работу. Что поделать? Она приносила  какой-то доход, да и не мог он,  как человек талантливый, делать эту работу плохо. Эпитафия на надгробном камне не передаст всю глубину этой трагедии: «Э. Т. В. Гофман род. В Кёнигсберге в Пруссии 24 января 1776 года. Умер в Берлине 25 июня 1822 года. Советник апелляционного суда отличился как юрист, как поэт, как композитор, как художник. От друзей». Читающий надпись и не знающий судьбы того, кому она посвящена, лишь удивится: художник или все-таки юрист? Противоречия между действительностью и идеальным миром, по которому тосковал Гофман, раздирали его душу.

Юридические науки он изучал в Кёнигсбергском университете, чтобы пойти по стопам отца и дяди. Первый его воспитанием, однако, не занимался (родители развелись, когда мальчику было три года), со вторым отношения складывались довольно сложные.  Развитие различных талантов племянника – заслуга дяди: мальчик с детства играл на скрипке, органе, арфе, гитаре и еще на многих инструментах. Рисовал Гофман примерно с шестилетнего возраста, был и художником, и композитором, но больше (помимо писательского таланта) все же композитором. Свое третье имя он сменил в честь Амадея  Моцарта, а музыку писал под псевдонимом Иоганнес Крейслер – герой с этим именем есть в нескольких новеллах писателя. Исследователи творчества Гофмана считают, что нельзя отделять его биографию, его творчество, от музыки. «С тех пор, как я пишу музыку, мне удается забывать все свои заботы, весь мир. Потому что тот мир, который возникает из тысячи звуков в моей комнате, под моими пальцами, несовместим ни с чем, что находится за его пределами».

В этом внешнем мире – служба в разных судебных ведомствах, скитания по городам Пруссии и Польши (которая тогда тоже была прусской),  пыльные архивы, судебные заседания по разным мелким делам,  и карикатурные зарисовки на членов судейской коллегии на полях протоколов. Он не раз пробовал оставить службу, но безуспешно. В разное время Гофману довелось быть композитором и дирижёром, режиссёром и декоратором в театре; писать статьи и рецензии для «Всеобщей музыкальной газеты»; давать уроки музыки и даже участвовать в продаже нот и роялей! Но ни славы, ни денег это ему не прибавляло.

Он был влюбчив, но неудачи преследовали его. Когда же Гофман встретил ту, которая стала его спутницей жизни, это обернулось прекращением отношений с  родственниками. Дядя лишил племянника материальной поддержки за то, что тот разорвал помолвку с кузиной, и обвенчался с полькой, дочкой писаря.  Михалина Рорер-Тшциньская станет его верным другом и пронесёт крест жены гения, прощая ему многое. У Гофмана будут тяжелые периоды в жизни и недолгие передышки. Для преодоления отчаяния,  которое его охватывает из-за отсутствия культурной среды, он ведет дневник (одна из записей – «Муза убегает сквозь архивную пыль»).

Он обретет счастье в рождении дочери, поставит свои первые музыкальные произведения в театре,  которые будут приняты благосклонно. Однако политическая обстановка в мире меняется из-за вторжения Наполеона в 1807 году. Гофман теряет работу, вынужден сменить квартиру, средств не хватает, он болеет, скитается. У него умирает дочь,  тяжело заболевает жена. Писателя преследуют приступы нервной горячки. И снова удар – его  настигает  глубокое чувство  к его ученице, Юлии Марк. Он прекрасно осознаёт, что он намного старше, непривлекателен, что у него семья и совсем скромное жалование, но ничего не может с собой поделать. Мать девушки спешно выдает ее замуж за купца из Гамбурга, а в дневнике несчастного появляется запись: «Удар нанесён. Возлюбленная стала невестой проклятого осла-торгаша. Мне кажется, что вся моя музыкальная и поэтическая жизнь померкла. Мне необходимо принять решение достойного человека, каким я себя считаю».

Гофман все же находит спасение в творчестве, предчувствует, что его главная стезя – литература.  Из письма другу Кунцу, 1813-й год: «Неудивительно, что в наше мрачное, злосчастное время, когда человек едва перебивается со дня на день и еще должен этому радоваться, писательство так увлекло меня – мне кажется, будто передо мной открылось чудесное царство, которое рождается из моего внутреннего мира и, обретая плоть, отделяет меня от мира внешнего».  Чуть не убитый бомбой во время одной из последних наполеоновских битв, и в то самое время, когда в 1814 году к Дрездену подошли французские войска, Гофман создавал рассказ «Золотой горшок». Описания  города там довольно реальны. Автор рассказывает про быт людей, как они катались на лодке, ходили в гости друг другу, проводили народные гулянья и многое другое. События разворачиваются в двух мирах, это реальный Дрезден, а также Атлантида. Гофман осознает, что наконец-то обрёл самого себя (хотя, его первое произведение, «Кавалер Глюк», было написано еще в 1809). Чудесных историй вскоре набралось много, из них составился сборник под названием «Фантазии в манере Калло» (1814-1815). Книжка имела успех, и автор сразу стал знаменитым.

В сказке «Золотом горшок» автор описывает гармонию, которую в обычной жизни не обрести. Это произведение - одна из ярких иллюстраций к теме двоемирия -  характерного элемента творчества писателя. «В фантастических рассказах Гофмана все лица живут двойною жизнью, попеременно выступая то в фантастическом, то в реальном мире. Вследствие этого они или, лучше сказать, поэт — через них — чувствует себя свободным, не привязанным исключительно ни к той, ни к другой области» (Владимир Соловьев). Слава его росла, а денег всё так же не было. И вот писатель снова советник  юстиции, теперь уже в Берлине. Тоска одолевала его в этой «человеческой пустыне», но именно здесь он написал почти все свои лучшие книги. Среди них: «Щелкунчик и мышиный король» (1816), «Крошка Цахес» (1819), «Житейские воззрения Кота Мурра» и многое другое. Сказки и новеллы Гофмана могли быть смешными и страшными, светлыми и зловещими, но фантастическое в них возникало неожиданно, из самых обыденных вещей, из самой жизни. Умело смешивая юмор и нравственное начало, чувства и эмоции, реальный и нереальный мир, Гофман добивается полного внимания своего читателя.

Много лет писателя волнует стремление человека создать своё механическое подобие – «эти памятники то ли ожившей смерти, то ли омертвевшей жизни» (новелла «Автоматы»). О вторжении машины в духовную, творческую сферу, сферу музыки он пишет с особенным возмущением: «Соединить живого человека с мёртвыми фигурами, которые только копируют форму и движения человека, — в этом для меня заключено что-то тяжкое, зловещее и даже совсем жуткое. Стремление механиков всё точнее копировать и заменять механическими приспособлениями органы человеческого тела — это в моих глазах открытая война против принципов духовности. » В «Песочном человеке» в образе Олимпии, механической куклы, в которую влюбляется герой новеллы, речь идёт не об успешном копировании человеческого тела, а уже о его подмене. Если в новелле «Автоматы» Гофман ещё верит в победу духа, то в «Песочном человеке» происходит крах этой веры. В «Щелкунчике», напротив, он с верой в вечные истины попытался передать детям  мысль о ценности добра, мужества, милосердия, умения в ком-то неказистом увидеть свет, важности объединения ради достижения цели - победы над Мышиным королем.

Постепенно в Берлине сложился круг друзей, сплоченных общими идеями — таких же фантазёров-романтиков, как и сам Гофман. Их весёлые и серьёзные беседы об искусстве, о тайнах человеческой души и прочих предметах воплотились в четырёхтомный цикл «Серапионовы братья» (1819-1821). В этот период произведения писателя хорошо публикуются, доходы растут, но их едва хватает. Он продолжает работать как юрист и сам попадает под преследование закона.  Гофман как член апелляционного суда заступается за несправедливо обвинённого человека. На него обрушивает свой гнев полицей-директор Фон Камптц, изображенный им в повести  «Повелитель блох» (1822) под видом тайного советника, который сначала арестовывал преступника, а потом подбирал ему подходящее преступление.

Против автора возбуждают судебное дело, и лишь хлопоты друзей и тяжёлая болезнь избавляют его от наказания. Почти полностью парализованный из-за поражения спинного мозга, он до конца не терял надежды. На грани жизни и смерти он пишет сказку «Крошка Цахес по прозванию Циннобер», где ясно звучит тема великой силы искусства: поэт Бальтазар, влюблённый в Кандиду, разоблачает Цахеса. В своем последнем  творении, рассказе «Угловое окно», Гофман схватывает на лету ускользающую жизнь и запечатлевает ее для читателя навеки. Проза Гофмана может показаться читателю ужасным, пессимистичным и нездоровым кошмаром, («Песочный человек» или «Сказка о потерянном изображении»). Удивительно ли это при такой  трагичной судьбе? Гегель связывал «болезненность» произведений писателя не с пораженностью его духа, а с болезнью буржуазного общества, отчужденность человека в котором почувствовали уже романтики. 

В России Гофмана признали сразу. Популярность его стала быстро увеличиваться к 30-м годам 19 века. Первая книга – «Девица Скюдери» – увидела свет в 1822г. (год смерти писателя). А уже через 10 лет 62 рассказа великого немецкого романтика были изданы на русском языке. Не было ни одного крупного литератора, который не прочёл бы Гофмана и не был бы очарован его творчеством. Споры, всевозможные импровизации на «гофмановские» темы были яркой особенностью русских литературных гостиных и салонов того времени. Устраивались сходки любителей Гофмана — «серапионовские вечера» (намек на известный сборник). Он был утешением «в минуты... невзгоды». По свидетельству Белинского, Лермонтов, находясь под арестом на гауптвахте, читал Гофмана, а Кюхельбекер не расставался с ним в Шлиссельбургской крепости. Становление русской романтической прозы невозможно представить без этого немецкого писателя- романтика. Его влияние очень заметно в творчестве Погорельского и Одоевского.

У  Пушкина и Гоголя с их немецким собратом по перу были уже другие отношения. Не влияние, а определенные внутренние  диалоги, полемика; не создание воображаемого мира, а включение фантастического элемента в реальную жизнь (как в «Пиковой даме»). Не заимствования, а сходство, обусловленное усвоением общих для многих романтизма мотивов, тем, настроений. («Петербургские повести»). Вопросы искусства, художника, его личности, назначения сущности искусства, имеющие огромное значение для творчества Гофмана, активно обсуждались в середине 1830-х гг., в пору увлечения им в России (Белинский называет гоголевский «Портрет» «фантастической повестью в духе Гофмана»).

Русские критики называли его «волшебник», «неподражаемый», «гениальный», «блистательный», «новый Рафаэль». Единодушно признавалась художественная оригинальность Гофмана, его стилевое разнообразие, многогранность, а главное, удивительная способность органического соединения фантастического элемента, гротеска с бытописанием, проникновение в тайны природы, обнаружение миров, незримых, равно как и понимание загадок человеческого сердца. Все это стало своеобразным фундаментом, на котором строилась концепция «русского Гофмана»- он уже воспринимался как современник, чуть ли не как соотечественник. В.П. Боткин, в 1836 г., заметил, что Гофман не умер, а просто переселился в Россию: «...Мало ли штук делал он в жизнь свою; кем он не был: и юристом, и демократом, и журналистом, и живописцем. Отчего же не быть ему русским литератором?» С развитием  «натуральной школы» в русской литературе интерес к Гофману угасает, а фантастическое начало, близкое романтикам, воспринимается скептически, исключение составляет Достоевский. Теперь Гофман если и характеризуется как «гений», но «безумный» и даже «сумасбродный».

Серебряный век  последующие поиски  в русской литературе возвращает популярность  Эрнсту Теодору Амадею Гофману. Почти 100 лет назад, в феврале 1921 года в Петрограде появляется объединение молодых писателей (прозаиков, поэтов и критиков) «Серапионовы братья» (среди них, в частности, Каверин и Зощенко). Группа выступает в ряде статей против идейности в искусстве и отстаивает старый тезис идеалистической эстетики о незаинтересованности эстетического наслаждения. Идеи интерпретируют Булгаков, Олеша, а затем многие другие отечественные поэты и писатели XX-го века. Родившийся еще в XVIII столетии, Гофман и сегодня не перестает быть актуален. 

Интернет-ресурсы:

• Настоящее немецкое наследие Русской Прибалтики
  
  
• Сказки Гофмана // Хранители сказок: собрание авторских и народных сказок
  
  
• Теодор Амадей Гофман, великий сумасброд
  
  
• Гофман: «чудный великий гений»
  
  
• «Кёнигсберг в людях»: Эрнст Теодор Амадей Гофман 

Литература:

• Гофман Эрнст Теодор Амадей. Новеллы: [пер. с нем] / [вступительная статья А. Карельского; примечания И. Миримского; иллюстрации С. Чайкуна]. – Москва: Правда, 1991. – 480 с.
  
  
• Гофман Эрнст Теодор Амадей. Житейские воззрения Кота Мурра. / Пер. с нем. Д. Каравкиной, В. Гриба под ред. В. Розанова; Москва: Художественная литература, 1991.- 318 с.(Классики и современники . Зарубежная литература)