Большой материал к 95-летию писателя
Предлагаем вашему вниманию отрывки из очерка писателя и поэта Александра Павлова, жившего несколько лет на севере Свердловской области, а потом и в Свердловске, «Письма Сергея Баруздина». Через яркие строчки воспоминаний автора и писем Сергея Баруздина, перед нами встаёт живой образ человека, писателя, поэта, редактора, историка литературы и общественного деятеля.
Он вошёл в мою жизнь, когда мне было столько лет, сколько его сыну, Мише, на той фотографии. Сердце моё покорила «Сказка о трамвае».
Первое письмо Баруздина я получил в мае 1983-го. Многие юные читатели той поры, взволнованные произведениями любимых писателей, адресовали незнакомым взрослым людям непосредственные, искренние слова признательности за книги, потрясшие внутренний мир, заставившие по-иному взглянуть на себя и всё окружающее, нередко вдохновившие на собственные первые, робкие, неуверенные шаги в поэзии, прозе, драматургии... Так было!
… у Баруздина помимо меня таких «корреспондентов» хватало. Мог и не отвечать: человек занятой, секретарь правления Союза писателей СССР, главный редактор "толстого" всесоюзного журнала... Мог не отвечать... Но ведь ответил! Не захотел огорчить невниманием какого-то мальчишку из Сибири...
«4 мая 1983 г. Переделкино.
Дорогой Саша! Большое спасибо тебе за доброе, хорошее письмо! Книг у меня - и для детей, и для взрослых - вышло много, более двухсот. Думаю, что в любой библиотеке ты найдёшь сразу не одну. Буду рад, если ты побольше почитаешь меня. Всего тебе самого-самого доброго. С Днём Победы тебя!
Искренне твой С. Баруздин».
В 1988 году в одной из газет вышел мой очерк «Письма Сергея Баруздина». Я, «начинающий поэт» рассказывал о главном редакторе «Дружбы народорв». О довоенном московском детстве Серёжи Баруздина. О его первых стихах - о событиях в Испании и Абиссинии...
И была литературная студия Московского городского Дворца пионеров, куда направила талантливого парнишку Надежда Константиновна Крупская, увидевшая его рисунки и стихи. Туда, в переулок Стопани, к ребятам-студийцам приходили челюскинцы и папанинцы, генерал Карбышев и Крупская, писатели: Маршак, Паустовский, Благинина, Михалков, Чуковский, Гайдар, Андроников, Барто... Приходили и «всерьёз возились» с мальчишками и девчонками.
Дальше – была война. Через месяц после начала войны, когда фашисты нанесли первый авиаудар по Москве, 22 июля 1941 года, Сергею Баруздину исполнилось пятнадцать. Днём он работал в типографии. Ночами дежурил на столичных крышах – гасил немецкие зажигалки. А затем вместе с тысячами москвичей пошёл в народное ополчение, прибавив себе годы в военкомате.
«Из всех моих наград медаль «За оборону Москвы» – одна из самых моих дорогих. И ещё медали: «За взятие Берлина» и «За освобождение Праги». Они – моя биография и география военных лет», – писал Сергей Алексеевич.
Он служил рядовым в артиллерийской разведке. На фронте вёл дневник. Это могло ему дорого обойтись - запрещали под страхом штрафбата, поэтому дневниковые записи приходилось прятать. Но каким-то чудом уцелевший дневник (вернее - часть его, сохранившая «неповторимость восприятий событий тех лет, событий глазами мальчишки-солдата, которому было восемнадцать в победном сорок пятом») помог писателю через годы создать военные книги: роман «Повторение пройденного», «Повести о женщинах». Последний роман Баруздина «Полдень» («о войне и не только о ней», как писал он мне) завершён не был.
Поездки за рубеж... Сколько раз он писал мне, что «решил поставить на них крест», – не получалось... Больницы, редакционная суета, снова больницы, опять командировки - в Англию, Америку, Индию, Германию, Израиль, Египет... Не вояжирующий чиновник, не праздный турист - чрезвычайный и полномочный посол великой советской культуры, мира и дружбы народов, из последних могикан!
Он не щадил себя, и болезни, чуть отступая, наваливались вновь. Старый воин не сдавался. И меня заряжал мужеством, бодростью, не давал унывать в годину моих тоскливых шествий больничными коридорами.
«15 января 1988 г.
Клиника Б. В. Петровского.
Дорогой Саша! Вы послали мне письмо после больницы, а я его получил, увы, в больнице. Всё, казалось бы, нормально, даже в духе времени, но есть одна несправедливость: я, хоть и юный папа, стар, за спиной у меня война, и болячек полный букет, а Вам-то как не совестно? Держите нос морковкой и, ради бога, не кисните! А иначе кто же доведёт до конца перестройку? Не мы же! У меня всё сносно. Операции я опять избежал. Сахар упал на полное удивление эндокринологам. Дозу инсулина снизили до минимума. Пытаюсь даже графоманить.
Правда, «Полдень» отложил (запутался в перестройке!), но начал писать новую книжку для детей по мотивам вьетнамских народных сказок. Задумал её давно, когда мы с Розой (Роза Михайловна - жена С. А. Баруздина. - А. П.) были ещё во Вьетнаме, но всё не доходили руки. Сейчас, кажется, что-то получается. Впрочем, эта работа ещё на год, минимум...»
И другие были письма...
«Дорогой Саша! Что же это Вы опять разболелись? Как Вам не стыдно? Я – старый хрен – и то держусь. Вот, сейчас опять ослеп, жду сразу четыре пары очков и надеюсь вновь быть в строю. Надо и писать, и «ДН» редактировать, и Михаила Сергеевича ставить на ноги. А ведь он ещё кроха - 2 года 7 месяцев...
Спасибо Вам за письмецо от 7 февраля и вырезку из газеты! Не хандрите, скорее поправляйтесь и держите нос морковкой!..»
Я не жаловался ему, лишь иногда в письмах вскользь упоминал об очередной своей - сравнительно пустячной «больничной эпопее». Но Баруздин неизменно поддерживал, ободрял "молодого болящего" - потому, наверное, что сам много настрадался на госпитальных койках.
«...У меня их (болезней. - А. П.) - увы, как много, и хоронили меня не раз и не только на фронте, а и после войны, и вот я жив, да ещё плюс ко всему - молодой папа..»"
Спасибо Вам, Сергей Алексеевич!
Главный редактор в феврале 1986-го он писал мне:
«...В «ДН» сейчас интереснее, чем когда-либо. У нас прибавилось смелости, да и многое из того, что раньше не шло, мы теперь публикуем или планируем. К слову, видите ли Вы наш журнал? В этом году мы внешне помолодели!..». И письмо от 7 сентября 1988 года: «...Да, а «ДН» Вы всё-таки читаете? Ведь сейчас наш журнал (как в своё время во времена застоя) опять на поверхности...».
Но в этом же письме звучат и нотки озабоченности: «В связи с тем, что нашу "ДН" опять залимитировали, мне поступил тревожный сигнал: Городу Николаеву не дали ни одного экземпляра нашего журнала. Так ли это? К слову, мы, пять главных редакторов (Ананьев, Айтматов, Бакланов, Коротич и я) написали очень серьёзное письмо по этому поводу М. С. Горбачёву, но, увы, ответа пока нет и с подпиской ничего не изменилось. А ведь вся эта история с подпиской - дело рук явных антиперестройщиков!..».
Следующее письмо - как вздох облегчения: «Сразу же о подписке на «ДН»...
Слава богу, реакция: вчерашнее сообщение в «Правде» о заседании Совета министров СССР. Н. И. Рыжков нашёл дополнительно 90 тыс. тонн бумаги, тогда как для удовлетворения тех, кому было отказано в подписке, нужно было всего лишь 36 тыс. тонн.
С сегодняшнего дня лимит снят, подписка продлена до 15 ноября. Правда хоть в этом восторжествовала...». «Хоть в этом…».
«..."Перестройка", хотя нам, в "ДН", вроде, и перестраиваться не надо. Но много мути всплывает на поверхность, и это грустно», - писал он мне.
Из последних писем:
«...Дела с «ДН» дрянь. Во-первых, по вине издательства «Извести» у нас вышел только № 5 журнала, и эти опоздания, видимо, превратятся в систему.
Во-вторых, - резкое повышение цены на журнал. Боюсь, что с января мы из прибыльного издания превратимся в убыточное.
С регистрацией тоже всё сложно. Мы хотим уйти из под опеки СП, но пока ничего не получается. В общем, идёт борьба...».
«...Казалось бы, ради блага принят Закон о печати, а мы столкнулись с такими сложностями, которые и предвидеть не могли. В общем, всё как у нас: принимается хороший закон, а потом он обрастает таким количеством инструкций, пояснений и всякого рода циркуляров, что уже и смысла в этом законе нет. Вот так мы и живём и боремся с ветряными мельницами..».
«...Настроение ужасное: и ноги мучают, и общая ситуация в стране. Даже на XXVIII съезд не пошёл, как и на Российский, хотя приглашения у меня были. Не верю в перемены к лучшему при нашей системе..».
«...Настроение отвратительное, ибо вокруг всё мерзко».
Держава у нас великая,
Держава у нас богатая,
И люди у нас прекрасные,
И компас нам верный дан,
А вот живём мы по-нищенски,
Живём по-головотяпски,
Живём на позорном уровне
Слаборазвитых стран...
Это - из «Стихов о сыне».
Баруздин с семьёй перебрался на новую квартиру. Жил на Краснопролетарской, неподалёку от Театра кукол Образцова, а переехал в тихий, уютный Потаповский переулок возле Чистых прудов.
«...Да, запишите мой новый адрес... Впрочем, - добавлял Сергей Алексеевич, - для меня он не новый: это район моего детства и юности. Оттуда я уходил на фронт, туда возвращался после войны, там жил до 57-го года..».
А спустя какое-то время поменял местожительство и я...
«...Рад, что Вы хорошо обосновались в Свердловске, - писал Сергей Алексеевич. - Я люблю этот город, хотя в нём и нелегко дышится... Впрочем, где сейчас дышится легко?».
В жизни моей случилось событие неординарное: я... снялся в кино! В художественном фильме «Шоколадный бунт» Свердловской киностудии несколько раз мелькает моя физиономия.
И Баруздин спешит поздравить меня: «...Желаю Вам голливудских успехов на кинопоприще!
Кстати, когда-то, в 1962 году я познакомился с Р. Рейганом в Голливуде, на съёмках очередного ковбойского кинобоевика. У меня даже автограф его сохранился, который я показал ему на приёме в его честь в Грановитой палате много лет спустя. Когда он всё понял, то обнял меня, чем немало удивил Михаила Сергеевича и почти озадачил Раису Максимовну...».
Несчастья преследовали его.
«...Давно не писал Вам.
Дело в том, что год у меня начался кошмарно.
9 января я похоронил своего старшего сына Алёшу. Умер он в одночасье, в ночь на Рождество от обширного инфаркта. И это в тридцать два года..».
И снова - больницы, больницы...
В октябре пришло последнее письмо от него:
«1 октября 1990 г.
Дорогой Саша!
Получил Ваше письмо от 20 сентября. Спасибо!
Моё домашнее лечение, к сожалению, ни к чему не привело, и, видимо, на днях мне придётся ложиться в больницу в Кунцево. Надо хоть диагноз установить точный.
Не видели ли Вы неделю назад моё выступление по ЦТ в программе «Время»?
Всех-всех благ Вам и Вашему дому!
Искренне Ваш С. Баруздин».
Я уже служил в писательском бюро пропаганды. Мы хотели провести в Свердловске большую творческую встречу редакции и авторов «Дружбы народов». Сергей Алексеевич горячо поддержал эту идею, заметив, однако, что сам он едва ли сможет возглавить группу «дружбинцев»...
В ответ я говорил, что мы счастливы будем видеть его на Урале, когда он поправится, выражал надежду, что это случится очень, очень скоро... Позванивал в Москву, справлялся о его самочувствии, мы уточняли сроки проведения читательской конференции...
- Не беспокойтесь, Саша, - заверял главный редактор, - всё будет сделано на самом высоком уровне. Журнал весьма заинтересован в таких встречах, тем паче в таком городе, как Свердловск... Я постараюсь всемерно помочь, сделаю всё, что будет в моих силах.
А силы покидали его.
В январе я ненадолго слетал в Николаев, возвращался в Свердловск через Москву.
- Как дела, Саша? - спросил Сергей Алексеевич.
Я ответил, что спешу на премьеру нашего «Шоколадного бунта» - она состоится 30 января в свердловском Доме кино. Передал поклоны украинских писателей и Зои Ивановны Воскресенской, у которой в те дни гостил в Переделкине...
- По-хорошему завидую вам, - произнёс Сергей Алексеевич. - Молодости вашей, энергии... Всё впереди у вас! Будьте счастливы, постарайтесь. Успехов вам, удач всяческих...
Через месяц и одну неделю Сергея Алексеевича не стало. Не секрет, что дни его в немалой степени сократила подковёрная мышиная возня в редакции «ДН», предательство многих бывших соратников и единомышленников. Я не хочу и не буду говорить здесь об этом.
Созданные им библиотека в Нуреке и картинная галерея в Рагуне - нужны ли кому-нибудь сейчас в «отколовшемся» Таджикистане?
Да уж, времена переживаем – «вокруг всё мерзко»...
Но ничто не исчезает без следа. Каждому воздастся по делам его.
