3 апреля исполняется 75 лет со дня рождения Алексея Леонидовича Решетова, известного российского поэта, Заслуженного работника культуры РФ, лауреата Премии Губернатора Свердловской области.
Родился в Хабаровске, а в 1945 году переехал на Урал и 26 лет трудился на Березниковском калийном комбинате. В 1982 году поселился в Перми, где много лет проработал литературном консультантом при Пермской Областной писательской организации.
В 1994 году приехал в Екатеринбург.
Литературным творчеством начал заниматься в 1953 году, а в 1960 вышла в Перми первая его книга стихов "Нежность". С тех пор в разных городах - Перми, Свердловске, Красноярске, Москве вышло еще десять поэтических книг: "Белый лист", "Чаша", "Иная речь", "Станция - жизнь" и др.
В 1965 году принят в Союз писателей СССР, теперь Союз писателей России.
Стихам Решетова свойственны тонкий лиризм, проникновенность интонации, точность образов, самобытный строй.
"Думая о прошедшей жизни, я за многое себя не прощаю. Я не могу простить себе, что не пошел учиться дальше, в литинститут или, хотя бы, в педагогический; что не знаю никакого иностранного языка. Не могу простить, что ни с первой стипендии, ни с первой зарплаты не купил маме туфли... Не могу простить, что писал заурядные стихи вместо поэзии высшей пробы, что книгам часто предпочитал ликерно-водочные изделия, никогда не видел моря и не летал на самолете".
Алексей Решетов
Из сборника Чаша: книга стихов. Пермь: Книжное издательство, 1981:
ПАМЯТЬ
Горите, флаги красные, горите!
Я с детства помню слезы ранних вдов,
Заиндевевший громкоговоритель
И снег в морщинах сбившихся платков.
Я помню, как сирена завывала,
Я помню хруст оконного стекла.
Гремели взрывы...
В печке остывала
Зола позавчерашнего тепла.
И умещались двести
хлебных граммов
На сводке с фронта
в двадцать строгих строк.
И первоклассник худенький
упрямо
– Мы не рабы! – заучивал урок.
СТИХИ О ВОЕННОМ ДЕТСТВЕ
1
Я из черного теста,
из пепла войны,
И стихи мои, как погорельцы, грустны.
Лишь закрою глаза,
и опять я – малец,
В неокрепшее темечко
метит свинец.
И несет почтальон
на потертом ремне
Безотцовщину черную
брату и мне.
2
Никогда не забуду,
как во время войны
Из картошки из мерзлой
мать пекла деруны.
Деруны на олифе
и сластят, и горчат,
Но и этому рады
я и старший мой брат.
Мы сидим в одеялах,
за окошком мороз.
Письмоносец соседке
«смертью храбрых...» – принес.
И она прибежала к нам –
белее стены.
Мать ее утешает...
И горят деруны.
3
Война прошла, прошла война,
Но барабанным перепонкам
Казалась странной тишина,
Обманчивой, чрезмерно полной.
На кровью политых полях
Уже пшеницу убирали,
Но все еще в госпиталях
Солдаты наши умирали.
***
Отец мой стал полярною землей,
Одной из многих,
золотой крупинкой.
А я хотел бы,
в мир уйдя иной,
Вернуться к вам зеленою осинкой.
Пусть в гости к ней приходят грибники,
И целый день
звенит в листве пичуга.
А эти вот надежные суки –
Для тех, кто предал
правду или друга.
***
Ищите без вести пропавших,
Ищите древних, молодых,
Полотна дивные создавших,
В боях Россию отстоявших –
Ищите их! Ищите их!
На душных стенах одиночек,
В полуистлевших письменах
Ищите днем, ищите ночью
Их золотые имена.
Ищите их по белу свету,
Ищите мертвых и живых!
И если всюду скажут: – Нету! –
Найдите их в себе самих.
***
В войну количество волков
Намного возросло,
Поскольку множество стрелков
Из сел на фронт ушло.
Как госпитальных коек бязь,
Был смят повсюду снег,
И волки шастали,
боясь
Лишь бабьих красных век.
ПИСАРЬ
Фиолетовым школьным пером
Он строчит и строчит похоронки
(И не вырубить их топором,
И у вдов не глаза, а воронки).
Тяжело сообщать о беде,
Словно сам ты виновен в несчастье,
Лучше вымокнуть в полой воде
Или пальцы оставить в санчасти.
Поскорей бы покончить с войной
И вернуться в родимые дали
В скромном звании «крысы штабной»
При контузии и при медали.
***
Убитым хочется дышать.
Я был убит однажды горем
И не забыл, как спазмы в горле
Дыханью начали мешать.
Убитым хочется дышать.
Лежат бойцы в земле глубоко,
И тяжело им ощущать
Утрату выдоха и вдоха.
Глоточек воздуха бы им
На все их роты, все их части,
Они бы плакали над ним,
Они бы умерли от счастья!
БЕРЕЗЫ
Как стойко держались березы
В суровые дни, в январе,
А нынче – весенние слезы
Бегут и бегут по коре.
Так женщины наши в груди
Тревоги и горести прячут,
А если и плачут, то плачут,
Когда уже все позади.
***
Я помню: с тихою улыбкой
Скрипач, что на войне ослеп,
Водил смычком над темной скрипкой,
Как будто резал черный хлеб…
***
Я был пацаном голопятым,
Но память навек сберегла,
Какая у нас в сорок пятом
Большая Победа была.
Какие стояли денечки,
Когда, без вина веселя,
Пластинкой о синем платочке
Вращалась родная земля.
ТИШИНА
Шел дымок от гильз еще покуда,
Снег шипел – и вдруг пришла она,
В дни войны похожая на чудо,
Хрупкая такая тишина.
И совсем по-мирному нежданно
Зазвенел солдатский котелок,
И совсем нежданно на поляне
Кто-то ясно разглядел цветок.
Кто-то, улыбнувшийся устало,
Пожалел – и не сорвал цветка,
Будто это тишина стояла
На зеленой ножке стебелька.
ДВОРИК ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Мирный дворик. Горький запах щепок.
Голуби воркуют без конца.
В ожерелье сереньких прищепок
Женщина спускается с крыльца.
Пронеслось на крыльях веретешко –
То есть непоседа-стрекоза.
Золотая заспанная кошка
Трет зеленоватые глаза.
У калитки вся в цвету калина,
А под ней – не молод и не стар –
Сапогом, прошедшим до Берлина,
Дядька раздувает самовар.
ТОЧИЛЬЩИК
Как заливала сердце радость,
Подобно вешнему лучу,
Когда звучало за оградой:
– Ножи и ножницы точу-у-у!
Портнихи ножницы тащили,
Садовник – нож, столяр – топор,
И нажимал педаль точильщик,
Как избалованный тапер.
Вращались каменные диски,
Ритмично щелкал стык ремня,
И, как жар-птица, сыпал искры
Станок наждачный на меня.
Я пробивался ближе к чуду –
Не оторвать, не отлучить.
Вот подрасту и тоже буду
Ножи и ножницы точить!
***
Как жили женщины в бараке
У нас в поселке горняков,
Как смело вмешивались в драки
Парней и взрослых мужиков,
Как тонко чистили картофель,
С трудом добыв у куркулей,
Как ворожили на крестовых
И на червовых королей,
Как грудь над люлькой обнажали
И тихо пели: ай-дуду…
Как утром шпильки ртом держали –
Все это было на виду.
Да и фанера переборок,
И коврик с парой лебедей
От их ночных скороговорок
Не обособили людей.
И нас, мальчишек, волны грусти
Необъяснимой брали в плен.
И свет таинственных предчувствий
Все шел и шел от смежных стен…
Мы убегали под березы –
Живой и мертвою водой
Нам представлялись их угрозы,
Их женский шепот молодой…
НАТУРЩИЦА
1
Вообразите пасмурный подвал,
Где женщина, протягивая руки,
Развешивает мокрое белье,
Как будто к справедливости взывая.
Вообразите женское лицо,
Когда от чьих-то пыльных гимнастерок
Томительно и дымчато пахнет
Тем мужиком, который не вернется.
Вообразите замки и мосты,
Что угольком из утюга рисует
Мальчишка конопатый в уголке –
Сын прачки и убитого солдата.
2
Кому теперь до моды? Никому.
Лишь дедушка-художник без сорочки
Не может белоснежной обойтись.
Крахмаль ему в неделю раз манжеты!
И то подумать: стоит-то крахмал,
Пожалуй, больше, чем его картинки.
Я, говорит, заметьте, как на смерть,
Хожу в рубашке белой на этюды.
3
В сторонку отодвинувши кармин,
Сиену, кобальт и другие краски,
Художник мажет маргарин на хлеб,
Но не ножом, чудак, а мастихином.
И угощает мальчика. А тот
Не может есть, а тот глядит на стены:
Там в красной тьме качаются дома
И гибнут люди в тогах и туниках;
Там демона вселенская тоска,
И серые цветы фата-морганы,
И женщины, и женщины кругом –
С ребенком, с лютней, с веером,с клюкою...
…– Ах, да, – художник говорит, – забыл
Еще тебе сказать я про натурщиц:
Искусство плачет, как дитя, и грудь
Ему дает натурщица, как матерь...
Ах, где теперь натурщицы мои?
Одни эвакуировались сразу,
Другие в санитарках на войне,
А третьи здесь, но страшно похудели...
4
И стало легким пламенем лицо
И руки у мальчишки. А девчонка
В студеный стыд,
дыханье затаив,
Как будто бы в невидимую речку
Вошла. И было платьице у ног
Как островок с цветами голубыми.
И не было подвала и войны,
А было рисование с натуры...
