7 декабря исполняется 90 лет со дня рождения Михаила Яковлевича Найдича (1924 - 2005), поэта, участника Великой Отечественной войны.
Родился будущий поэт на Украине. В неполные 17 лет добровольцем ушел на фронт. Впоследствии написал об этом всем запомнившиеся строки «Я только раз использовал все связи, чтобы попасть на фронт в 16 лет». Служил в воздушно-десантных войсках, в артиллерийской разведке; принимал участие в боях на Украине, в Сталинграде. После тяжелых ранений оказался в свердловском госпитале и больше не смог вернуться на фронт. Остался в нашем краю, стал нашим, уральцем. С 1947 г. жил в Свердловске. В 1952 г. окончил факультет журналистики УРГУ.
Дух фронтового мужества ожил в его стихах, ставших теперь главным содержанием его жизни. Уже в 50-е годы имя Найдича прочно встало в ряд имен, объединяемых уважительным названием «поэты фронтового поколения».
Автор 25 книг стихов и прозы, изданных в Свердловске, Москве, Тюмени. Награжден орденами Отечественной войны II степени, Славы III степени, Знак Почета, 11 медалями, Лауреат премии им. П. П. Бажова, премии Губернатора Свердловской области.
***
Е. Хоринской
Лето кончилось. Вот и сутулится дом.
На продрогшую степь и глядеть неохота.
Не водой след копытный наполнился —
льдом,
лето кончилось… Иль показалось всего-то?
Скрип деревьев, тоска металлических скоб.
Фонарей беспокойство. Встревоженный табор.
Но к чему изумительный калейдоскоп
неспроста подступающих к сердцу метафор?
Умолкают деревья: не сойти бы с ума;
и на согнутых травах стыдливая вата.
И не лето уже, и еще не зима,
и до осени, болдинской, далековато.
Прямота аллей
***
Наши ахи и наши охи
тонут в царстве, где ветер спит.
Вновь стрекозы, эти пройдохи, —
наподобие велоспиц.
А овражек травою скован —
наш с тобою притихший дом.
Значит, скоро, предельно скоро
под макушкой лета пройдем.
Промелькнут оленьи копытца
у лесных полян, на краю,
чтоб июльским дням перелиться
из моей ладони в твою.
***
Бескрайние степи. И это же здесь
шаги мои первые!.. Время, запомни:
окно моей памяти не занавесь
ни пылью, ни грохотом каменоломни.
Там ветер не спрашивал, не вопрошал:
а кто я? какая такая персона?
Земной, удивительно сказочный шар
себя от Ахтырки открыл до Херсона.
Я знал безошибочно, именно где
от птичьих рулад, хоровых, да и сольных,
вплотную подходит к днепровской воде
зеленый солдатик — притихший подсолнух.
Не знаю, смогу ль удержаться от слез,
но южную степь позабуду едва ли,
когда вознесемся и что-то всерьез
нам ангел сыграет на белом рояле.
***
Взлетает взгляд почти как птица —
с оконца, с дерева, с крыльца,
и здесь так просто заблудиться,
подумать: счастью нет конца,
поверить: рассчитались с тенью,
легко перечеркнули тьму.
Лишь показалось? Заблужденье?
Но ты потянешься к нему.
И, вешний день пройдя до края,
поймешь: есть искорка в груди,
и повод есть, в сирень ныряя,
забыть о том, что впереди.
***
Мы скоро все поймем, поднимемся над горем
и радостью пустой, приблизившей рассвет,
в конце концов и мы сумеем, переспорим
того, кто говорил, что смысла вовсе нет.
Зачем тогда, скажи, кивают кроной сосны,
и голос юных трав взошел на этажи,
и ласточка крылом слегка задела солнце
и режет синеву, зачем тогда, скажи?..
Вот небо над рекой качнуло коромысло,
а майский полумрак на улочках притих.
И плодоносит сад — и разве мало смысла
в качании ветвей, в нарядах белых их?
Мы скоро все поймем. А не поймем — попросим
все разъяснить сполна, от ноты до до си.
Но жизнь у нас внутри, ее в себе мы носим,
предчувствуя слова:
— Несешь?..
— Несу…
— Неси!..
***
Края небес внезапно потемнели,
и голубь, разрезая летний зной,
нес темное послание — не мне ли? —
стучал о подоконник жестяной.
Ты где теперь? — почти строка романса…
Изношенный, заслуженный удел.
И загустели тучи. И остался
лишь голос твой:
— Ты этого хотел?
***
В лесочке парковом светлей —
его лучом коснулся гений,
недаром прямота аллей
сравнима с прямотой суждений.
Деревья с солнышком на “ты” —
глядятся в золотую лунку,
свои надежды и мечты
с утра вытягивая в струнку.
Прилечь бы… головой — к стволу…
Дышать, точить спокойно лясы.
И слушать: раздвигая мглу,
чуть ниже корни шевелятся.
А их мечты почти сбылись:
им снится истина простая,
до былей и до небылиц
веселой кроной дорастая.
***
Теснятся звезды, падая отвесно;
на кладбище и то, глядите, тесно.
Мир до предела уплотнен, набит;
лишь малый промежуток — для обид —
остался. Но найти его не просто.
Сейчас бы опрокинуть дважды по сто
в каком-нибудь кафе. Потом — домой.
В саду скамейка. Сяду. Бог ты мой,
опять нет писем целых три недели.
Слова и обещанья… А на деле?
Тревога неизбежная… Тоска…
И боли — от виска и до виска…
Пойду к вокзалу, что ли, по привычке —
там с ветром бойко спорят электрички.
Иль на бревно присяду, может быть…
Мне все равно, где о тебе грустить…
***
Время уходит, его не спасла позолота.
Думаешь — только тебе? Даже дереву больно.
Руки, а что вам запомнилось?
“Только работа”, —
руки ответили и опустились безвольно.
Камни — и те не всегда доживают до старости,
но ничего не поделаешь: воля не наша.
И поздним вечером падают с ног от усталости
водопровод, электричество и тетя Маша.
