РЫЖИЙ Борис Борисович (1974-2001)

Борис Рыжий родился 8 сентября 1974 года в Челябинске в семье горного инженера. В связи с переводом отца по службе в 1980 году семья переехала в Свердловск и поселилась в заводском районе, население, уклад жизни которого хорошо описаны в стихах Бориса Рыжего. В 14 лет он был чемпионом города по боксу и имел соответствующий имидж у сверстников. "Все думали, что я боксер, а я поэт, поэт!..." - напишет он позднее об этом времени.

Стихи Борис Рыжий стал писать рано, лет с четырнадцати. В 1997 году Борис окончил Горный институт по специальности "ядерная геофизика и геоэкология" и поступил в аспирантуру Института геофизики Уральского отделения Академии наук. В 2000 году после успешного окончания аспирантуры он стал младшим научным сотрудником, опубликовал 18 работ по строению земной коры и сейсмичности Урала и России.

Начало 2001 года в смысле поэтических успехов и научных достижений было, пожалуй, наилучшим в его жизни. Так казалось, но 7 мая 2001 года Борис Рыжий покончил с собой.
В 20 лет он написал стихотворение-завещание, в 27 ушел из жизни.

Всего им написано (и сохранилось в черновиках) более 1500 стихотворений, из которых изданы около шестисот. Писал с юмором. Иногда с приблатненным жаргоном. Часто - как неисправимый романтик. Осталась также и неопубликованная проза и записи филологического свойства.
Первые серьезные публикации - в журналах "Урал", "Звезда", "Знамя", альманахах "Urbi", "Арион".
Борис также печатался в московских и екатеринбургских газетах и журналах. Некоторое время он был литературным сотрудником журнала "Урал", вел рубрику "Актуальная поэзия с Борисом Рыжим" в газете "Книжный клуб". Участвовал в Международном фестивале поэтов в Голландии, стал лауреатом премий "Антибукер"(1999) и "Северная Пальмира" (2000).
Сегодня Борис Рыжий числится в десятке лучших российских поэтов.

"Его творчество я бы сравнил с неким шармом; как ни поверни его - все интересно.
Это реально большой поэт, который может быть поставлен в ряд с Веневитиновым, Лермонтовым.
У него есть такие стихи, от которых мороз по коже. Я бы сказал - гениальные".

Юрий Казарин.

Борис РЫЖИЙ

* * *
Погадай мне, цыганка, на медный грош,
растолкуй, отчего умру.
Отвечает цыганка, мол, ты умрешь,
не живут такие в миру.

Станет сын чужим и чужой жена,
отвернутся друзья-враги.
Что убьет тебя, молодой? Вина.
Но вину свою береги.

Перед кем вина? Перед тем, что жив.
И смеется, глядя в глаза.
И звучит с базара блатной мотив,
проясняются небеса.

* * *
Снег за окном торжественный
и гладкий,
пушистый, тихий.
Поужинав, на лестничной площадке
курили психи.

Стояли и на корточках сидели
без разговора.
Там, за окном, росли большие ели —
деревья бора.

План бегства из больницы при пожаре
и все такое.
…Но мы уже летим в стеклянном шаре.
Прощай, земное!

Всем все равно куда, а мне — подавно,
куда угодно.
Наследственность плюс родовая
травма —
душа свободна.

Так плавно, так спокойно по орбите
плывет больница.
Любимые, вы только посмотрите
на наши лица!

* * *
Отмотай-ка жизнь мою назад
и еще назад:
вот иду я пьяный через сад,
осень, листопад.

Вот иду я: девушка с веслом
слева, а с ядром —
справа, время встало и стоит,
а листва летит.

Все аттракционы на замке,
никого вокруг,
только слышен где-то вдалеке
репродуктор-друг.

Что поет он, черт его поймет,
что и пел всегда:
что любовь пройдет, и жизнь пройдет,
пролетят года.

Я сюда глубоким стариком
некогда вернусь,
погляжу на небо, а потом
по листве пройдусь.

Что любовь пройдет, и жизнь пройдет,
вяло подпою,
ни о ком не вспомню, старый черт,
бездны на краю.

* * *
В Свердловске живущий,
но русскоязычный поэт,
четвертый день пьющий,
сидит и глядит на рассвет.

Промышленной зоны
красивый и первый певец
сидит на газоне,
традиции новой отец.

Он курит неспешно,
он не говорит ничего
(прижались к коленям его
печально и нежно
козленок с барашком),
и слез его очи полны.
Венок из ромашек,
спортивные, в общем, штаны,

кроссовки и майка —
короче, одет без затей,
чтоб было не жалко
отдать эти вещи в музей.

Следит за погрузкой
песка на раздолбанный «ЗИЛ» —
приемный, но любящий сын
поэзии русской.

2000 г.

* * *
Сколько можно, старик, умиляться
острожной
балалаечной нотой с железнодорожной?
Нагловатая трусость в глазах
татарвы,
многократно все это еще мне
приснится.
Колокольчики чая, лицо проводницы,
недоверчивое к обращенью на «Вы».

Прячет туфли под полку седой
подполковник
да супруге подмигивает —
«уголовник! —
для чего выпускают их из конуры?»
Не дослушаю шепота, выползу
в тамбур.
На леса и поля надвигается траур.
Серебром в небесах расцветают миры.

Сколько жизней пропало с Москвы
до Урала.
Не успею заметить в грязи самосвала,
залюбуюсь красавицей у фонаря
полустанка. Вдали полыхнут
леспромхозы.
И подступят к гортани банальные
слезы,
в утешение новую рифму дарю.

Это осень и слякоть. И хочется
плакать,
но уже без желания в теплую мякоть
одеяла уткнуться, без стукнуться лбом.
А идти и идти никуда ниоткуда,
Ожидая то смеха, то гнева, то чуда.
Ну, а как? Ты не мальчик! Да я не о том:

спит штабной подполковник на новой
шинели.
Прихватить, что ли, туфли его в самом
деле?
Да в ларек за «поллитру» толкнуть.
Да пойти
и пойти по дороге своей темно-синей
под звездами серебряными, по России,
документ о прописке сжимая в горсти.

1998 г.

* * *
Больничная тара, черника
и спирт голубеют в воде.
Старик, что судил Амальрика
в тагильском районном суде,
шарманку беззубую снова
заводит, позорище, блин:
вы знаете, парни, такого?
Не знаем и знать не хотим.
Погиб за границей Амальрик,
загнулся в неведомых США.
Тут плотник, таксист и пожарник,
и ваша живая душа.

Жизнь, сволочь в лиловом мундире,
гуляет светло и легко,
но есть одиночество в мире
и гибель в дырявом трико.
Проветривается палата,
листва залетает в окно.
С утра до отбоя ребята
играют в лото-домино.
От этих фамилий, поверьте,
ни холодно, ни горячо.
Судья, вы забыли о смерти,
что смотрит вам через плечо.

По материалам из архивов
Библиотеки Главы Екатеринбурга